Русская Православная Церковь имеет однозначный ответ на вопрос об эвтаназии. Как заявил Епископ Бронницкий Амвросий: «Церковь определяет эвтаназию как самоубийство и убийство. Пропаганда самоубийства является крайней степенью отпадения от Бога. Люди, выступающие за легализацию этого греха, являются безрелигиозными и совершают тяжелый грех против Бога – источника жизни. Бог бесконечно больше любит человека, нежели те люди, которые под видом сострадания пытаются вмешаться в действие Промысла Божия о спасении человека.
 

Страдания подчас являются очистительными и ведут к спасению и славе в жизни будущего века. Вместе с тем священнослужители на опыте знают, как после молитвы, соборования и причащения абсолютно безнадежные больные возвращались к нормальной жизни. Инициаторы эвтаназии выступают против Бога и фактически являются не просто неверующими в Бога и в будущую жизнь людьми, – а богоборцами.
 

Эвтаназию нельзя рассматривать иначе, как форму скрытого или открытого сатанизма. Разлучение души от тела, так же как и рождение человека принадлежит только Богу. Только Он является источником воскресения, жизни и упокоения. Ужасно, когда врачей, призванных охранять здоровье и жизнь людей, предполагают сделать орудиями убийства».
 

Известно, что многие специалисты, даже не отвергающие эвтаназию с этических позиций, опасаются, что принятие подобного законопроекта может стать прикрытием для разного рода злоупотреблений и юридических недоразумений. Те же, кто выступает сторонником легализации убийства больных и беспомощных, чаще упирают именно на морально-этические аргументы: жалость и прекращение мучений, удовлетворение собственного желания «объекта».
 

Поэтому для опроса мы выбрали не священноначалие или юристов, но людей, кому Господь судил быть очень близко знакомым с человеческой болью, тяжелыми и смертельными заболеваниями и их жертвами. Действительно эти люди хотят непременно умереть? Есть ли необходимость убивать их? Существуют ли способы облегчить их страдания не пребегая к эвтаназии? Наконец, зачем продлевать жизнь смертельно больных и обреченных на неподвижность и боль, и что об этом думают их родные?

Андрей Гнездилов, доктор медицинских наук, консультант-психотерапевт Государственно-благотворительного Санкт-Петербургского хосписа № 1 Приморского района Лахта, профессор кафедры психиатрии Медицинской академии последипломного здоровья
 

– Человек хочет умереть, когда жизнь кажется ему невыносимой. Боль, которую он испытывает, настолько тяжела, что смерть видится ему избавлением. Необязательно физическая боль – тревога, чувство одиночества, отчаяние, депрессия, протест, гнев могут быть эквивалентами боли. В 99 % случаев мы можем снять болевой синдром, а когда снимаем синдром, человек снова хочет жить. Но и в том 1 проценте случаев, когда боль не снимается, мы все равно можем найти способ, чтобы успокоить человека, примирить его с жизнью. А любые попытки вмешаться в естественный процесс, «ускорить» уход человека из жизни неправомерны. Смерть, как и жизнь, требует созревания. Мы же не вмешиваемся в процесс рождения. 9 месяцев ребенок должен находиться во чреве матери, чтобы созреть для жизни. Существует и понятие естественного созревания для смерти. И наша задача – помочь человеку не умереть (это, как ни назови, будет убийством), а подготовиться к смерти, созреть для нее. Подготовка к смерти включает в себя прощание и прощение – человек должен простить жизни все несправедливости и у жизни попросить прощения. У жизни в широком смысле слова – у родственников, друзей, людей, с которыми сталкивался, у врагов. Уже ученые доказали, что самый важный момент жизни – не тот, когда ты молод, полон сил, планов, влюблен, строишь дом, но конец жизни. Именно когда человек прощается с жизнью, он прозревает ее смысл. Перед каждым умирающим встает вопрос – что впереди? Если ничего, это одна позиция, а если человек ищет, ему иногда открываются удивительные вещи. Многие пациенты нашего хосписа смотрят на свое заболевание и на смерть как на шанс открыть смысл жизни. Часто они говорят: надо же было заболеть раком и умирать от него, чтобы понять – в мире есть истина, есть Бог, и даже если я умру, жизнь останется справедливой и прекрасной. А одна наша больная требовала: «Говорите со мной о смерти откровенно, я не боюсь ее. Я прожила счастливую жизнь, знаю о ней все, что можно в моем положении, но теперь мне хочется большего». «Большее» для нее уже в вечности.
 

Увы, психология большинства людей до сих пор зиждется на исчерпавшей себя материалистической идеологии. Спросите молодых людей, для чего они живут, и, уверен, большинство ответит, что для удовлетворения своих желаний. А когда нет возможности удовлетворять желания, наслаждаться жизнью, то и жизнь теряет смысл. Забыли мы, что страдания и боль имеют не только негативный характер, но и позитивный. Иначе бы вопрос об эвтаназии даже не возникал. Тут двух мнений быть не может – это сатанизм. Человека призывают сделать шаг, который неизвестно чем закончится. Когда врачи принимают роды, они всегда думают о том, чтобы не навредить новорожденному. Почему же мы не задумываемся, что можем нанести непоправимый вред взрослому человеку, насильно обрывая его жизнь. И не надо оправдываться, что по его же просьбе! Отказ от жизни противоестественен. Добровольный шаг в смерть – это шаг отчаяния. И содействие в этом – не помощь, а преступление. А если хотим помочь человеку, надо работать, снимать болевой синдром, деликатно подводить его к поиску смысла жизни.

Татьяна Любимова, руководитель группы канис-терапии «Солнечный пес», мать троих детей, из которых один скончался от тяжелой болезни
 

– У нас совсем не развит институт помощи тяжелобольным (несколько хосписов в Москве, Петербурге и других крупных городах – исключение). Мой знакомый врач из Кирова рассказывал, что у них в роддоме нет аппарата искусственной вентиляции легких для новорожденных. Донорской крови для рожениц нет! Недавно, говорит, они кесарево делали одной женщине, было сильное кровотечение, так пришлось им на свой страх и риск переливать от родственников. На дворе XXI век, а наша медицина вдали от крупных центров находится в таком дремучем состоянии. И вместо того, чтобы искать средства для ее развития (в том числе и для паллиативной медицины – помощи неизлечимо больным в человеческих условиях дожить до конца), нам предлагают эвтаназию.
 

Я убеждена, что в основе разговоров об эвтаназии – не забота об умирающих, но человеческий эгоизм, нежелание потрудиться для ближнего, проявить любовь. Я много общаюсь с родителями детей-инвалидов, обсуждала с ними и тему эвтаназии. Все однозначно против, а уж они-то знают, как тяжело жить с инвалидом. Но не только тяжело! У меня старший сын умер в шесть с половиной лет. В младенчестве ему поставили диагноз лейкодистрофия Пелицеуса-Мерцбахера. Очень редкое генетическое заболевание. И только в конце жизни выяснилось, что диагноз поставлен ошибочно. На самом деле у него было еще более редкое митохондриальное заболевание, вызывающее дефицит белого вещества мозга. Это давало симптоматику тяжелого ДЦП, но интеллект был сохранный. Хотя Сашенька так и не заговорил. Очень трудно нам было, но один схимонах в Санаксарском монастыре сказал мне: «Ты даже не представляешь, что держишь на руках ангела. Поймешь, когда он улетит». И действительно, только когда его 3 года назад не стало, я поняла, что шесть с половиной лет мы жили рядом с небом. Когда он ушел, мы все, его близкие, почувствовали, что он, несмотря на болезнь, принес какой-то свой плод, выполнил неведомую нам, но в очах Божиих, возможно, очень важную задачу. Сейчас у меня двое здоровых детей, я их очень люблю, надеюсь, что правильно воспитываю, но нет какой-то особой, глубокой радости, такого душевного напряжения, какое было рядом с Сашей.
 

А еще недавно умерла очень близкая мне женщина, которая помогла мне воцерковиться. Умирала она от рака. Очень тяжело, сильные боли физические испытывала, но переносила их мужественно и до последнего старалась дарить любовь и радость окружающим. Словами не передать, как светло было рядом с ней! И мы, ее близкие люди, были счастливы, что Господь дает нам возможность поухаживать за ней, подольше побыть рядом, хоть как- то проявить свою любовь. Как же должно вывихнуться сознание, чтобы предложить «законно» ускорить уход человека из жизни?
 

Воспитанные на материалистической идеологии, мы забыли очевидные вещи: как бы ни страдало тело, душа продолжает жить, развиваться по своим законам. Однажды я помогала знакомому священнику причащать младенца в реанимации. Малыш лежал в коме, подключенный к разным приборам, которые измеряли сердечную, дыхательную и другие деятельности организма. Никаких реакций не было – только сердце еще еле-еле билось. В тот момент, когда священник поднес к его рту лжицу, все приборы заработали – медсестра испуганная вбежала. Да и священник сказал потом, что не ожидал такого. Но случилось чудо – малыш начал оживать и еще через некоторое время его перевели из реанимации, а потом выписали домой. А был, по словам врачей, совершенно безнадежен! Можно ли после этого случая даже думать об эвтаназии?

Игорь Алексеев, врач-кардиолог, кандидат медицинских наук, поэт, инвалид первой группы, у Игоря рак кишечника, сопровождаемый постоянными острейшими болями
 

– Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Тем более что даже сейчас, находясь на грани жизни и смерти, я очень активно занимаюсь творческой деятельность. Пишу прозу, готовлю к выходу книгу сказок и поэтический сборник. Кроме того, веду страницу на сайте радио ВВС, участвую в жюри конкурса имени Н.С. Гумилева. Суицид тяжкий грех. А я православный христианин. Так что проблемы выбора у меня нет. Как христианин я отрицательно отношусь к эвтаназии. А как врач, я знаю, что мучения, если это боль, можно умалить и в достаточной степени с помощью современных препаратов. Существуют мощные обезболивающие. Я консультировался с врачами из онкоцентра в Москве. Мне ясно ответили, что могут решить задачу любой сложности, если это касается обезболивания. Другой момент определяется скорее мучением родственников или близких людей, когда больной находится в коме и может пребывать в таком состоянии очень долго. Но в таком случае родственники или близкие выносят некий приговор, от которого пострадают сами. А формулировка «в исключительных случаях» фальшива. Критериев исключительности нет.
 

Товарищам по несчастью хочу сказать, что крест нам дается по силам. Надо искать опоры в поддержке как можно большего количества людей. Самое хорошее ощущение дает то, что множество моих друзей, поклонников моего скромного творчества обращаются к силам Небесным с просьбой о помощи мне. Также необходимо ежедневное чтение молитв за здравие и обязательно надо благодарить Спасителя за все, что он делает для нас. Наши страдания переносим не только мы, поверьте. Сказано ведь давным-давно, что ни единый волос не упадет с нашей головы без воли Божьей. Я не религиозный фанатик, я трезвый и здравомыслящий человек. И могу с уверенностью сказать, что чтение молитв, посещение церкви, регулярные исповеди и причастия облегчают мою ношу. А она, к сожалению, достаточно тяжела.
 

PS. Поднимая эту тему, мы надеялись на общественный резонанс. Тем важнее для нас было получить отзыв Президента Российского общества патологоанатомов Льва Кактурского, при опросе ответившего, что в исключительных случаях теоретически находит допустимой эвтаназию, но убежден, что в настоящее время в России принимать такой закон ни в коем случае нельзя, так как это неизбежно приведет к массовым врачебным преступлениям. В своем отзыве Лев Владимирович пишет: «Прочитав представленную информацию и ещё раз глубоко осмыслив важность обсуждаемой проблемы, прихожу к твёрдому убеждению: никто не может взять на себя ответственность прервать нить жизни, дарованной Создателем. Долг врачей избавить больного от страданий и мук, использовав для этого все имеющиеся средства современной медицины. Мы не можем осмысливать замысел Бога. Поэтому ставить вопрос об эвтаназии безнравственно. Я уже не говорю о том, сколько недобросовестных и преступных элементов воспользуются возможностью использовать закон об эвтаназии в своих преступных корыстных целях».
 

miloserdie.ru