00:38 Зачем нужны акафисты? Кто их придумал? | |||
 Каждый православный христианин, хоть раз в жизни открывавший молитвослов, знаком с таким явлением в современной церковной жизни как акафист.Возникший как победный гимн византийского народа, акафист прочно проник в современную приходскую жизнь и постепенно стал восприниматься как необходимый элемент благочестия и богослужебной практики, без которого не обходится ни одно торжественное богослужение или более-менее продолжительная келейная молитва современного подвижника. Для многих акафист в келейном молитвенном правиле даже вытеснил с по праву принадлежащего им места повечерия, дневные каноны и полунощницу. Чтение акафиста назначается некоторыми духовниками как вид епитимии, в общественном богослужении акафистом иногда пытаются заменить чтение кафизм или служение полунощницы, для многих акафист стал, так сказать, выражением любви к богослужению. Из всех молитвенно-богослужебных произведений, составленных в современный период исторического бытия Церкви, большую часть составляют именно акафисты. Для выявления причин такой популярности данного гимнографического жанра необходимо познакомится с историей его возникновения.
Возник акафист из древней формы церковных песнопений, появившейся в V веке и получившей наименование «кондака», в которой со всей яркостью и неповторимостью раскрывается богословский поэтический дар церковного песнотворчества. «Само слово «Кондак» - кондакион некоторые производят от контакс – «копье»; но вероятнее производить его от контос – палочка, на которую наматывался свиток пергамента. Но если в наших богослужебных книгах это песнопение занимает самое скромное место и теряется в обширных песнях канона, то в древности, до появления канонов, кондак занимал исключительное место в суточном и годичном богослужении».[1] «Он представлял собой многострофный гимн, содержащий обычно от 18 до 30 строф (икосов), одинаковых по числу стихов и по ритмической организации соответствующих стихов. В начале кондака помещалась вводная строфа, именуемая «кукулием» - т.е.шапочкой, накидкой или «проимием», отличная от последующих икосов своей метрической и мелодической структурой, но объединенная с ними единым рефреном, т.е. одинаковым окончанием. Дальнейшие строфы кондака имеют совершенно единообразную в пределах каждого отдельного гимна структуру и единый рефрен, своим ритмичным возвращением четко членящий целое на равные отрезки. Последняя строфа содержит молитвенное обращение к воспеваемому лицу. Икосы обычно связываются акростихом. Исполнялся кондак таким образом, что кукулий и все строфы пел солист, тогда как рефрен – хор или народ.»[2] Таким образом перед исследователями предстает довольно обширный гимн или, как говорит о.Киприан «богословская поэма», где все строфы объединены обшей темой, ритмом, акростихом, рефреном и характерным способом исполнения. Появление и рассвет кондаков все исследователи единогласно связывают с именем св. Романа Сладкопевца, жившего и творившего в Константинополе во время царствования императора Анастасия I (491 – 518). Он родился в Сирии[3], но по национальности был греком, как это явствует из стилистического анализа его сочинений. По сообщению Менология императора Василия II, после чудесного побуждения к творчеству, последовавшего во время явления ему во сне Пресвятой Богородицы, Сладкопевец написал около тысячи кондаков на все праздники и на дни памяти знаменитых святых. Но эти сведения долго считались легендарным преувеличением. «До открытия кардиналом Питра больших сборников кондаков и иных поэм Романа, его считали автором рождественского кондака «Дева днесь…» и, может быть еще нескольких песнопений, надписанных в богослужебных книгах его именем. Но после трудов Питра и Крумбахера стало ясно, что Роману принадлежит гораздо больше творений. Кардиналом Питра найдено в разных рукописях до 30 кондаков с именем этого поэта. В настоящее время в богослужебных книгах с достоверностью сохранился кондак с икосом на Рождество Христово; можно также предполагать, что большинство кондаков с икосами на великие праздники также принадлежит перу Романа. Кроме того, его именем надписываются «хвалитные стихиры» 20 декабря. Митрополит Софроний (Евстратиадис) считает, что ряд кондаков или, точнее, отдельных строф из великих кондаков сохранились в наших печатных богослужебных книгах под видом седальнов. Он приводит их немало, в том числе из Октоиха: «Гроб Твой, Спасе…», «Жены ко гробу…», «Благообразный Иосиф…», «Мироносицам женам…» и другие, всего до 17 седальнов – кондаков; из Пентикостария седален Недели Мироносиц много из Триоди и Минеи. Многие вошли под названием Светильнов. В частности, пасхальные песнопения «Во гробе плотски…», «Яко живоносец, яко рая краснейший…», «Плотию уснув…» и некоторые светильны из Пентикостария также принадлежат Роману Сладкопевцу. Ученому греческому митрополиту это удалось установить благодаря акростихам, сохранившимся в упомянутых песнопениях и по разным указаниям в рукописных богослужебных кодексах, которые он исследовал в разных греческих монастырях и европейских книгохранилищах».[4] Все современные исследователи отмечают огромную поэтическую и богословскую ценность этих великих кондаков. Священник М. Козлов пишет: «Святой Роман сумел соединить в зрелой и органичной форме кондака традиции эллинской ритмически организованной гомилетической прозы, с одной стороны, с традициями ветхозаветной и сирийской христианской поэзии с другой».[5] Проф. Миркович говорит о творчестве этого поэта так: «В ритме его слов мы ощущаем как в этом ритме бьется сердце, наполненное ведениями святых явлений и предметов. В однообразном материале поэт находит все новые и новые стороны, которые он и воспевает и словами рисует красоту добра и святости. Слова его стихов нанизываются как капли, падающие из бездонного источника. Его песнопения – совершенство богослужебных песен; он пластичен, содержателен и способен своим полетом поднять душу слушателей, а глубиной ощущения и возвышенностью языка он далеко превосходит всех других поэтов. Греческая церковная поэзия нашла в нем совершенство».[6] Со временем кондак постепенно стал уступать свое место новому облику церковного песнотворчества и был им практически вытеснен Древние «илитарии» или «кондакари» сохранили в афонских и синайских книгохранилищах эти перлы творчества Романа, но в богослужебных книгах остались только краткий кондак после 6-й песни канона – в сущности прежний кукулий и сопровождающий его первый икос. Лишь два древних многострофных кондака избегли этого сокращения – заупокойный кондак Анастасия «Сам един еси Безсмертный…», находящийся в чине священнического погребения и «Акафист ко Пресвятей Богородице». Только его Греческая Церковь именует Акафистом, усвояя гимнам, построенным по его формальной схеме, название икосов. (К примеру, гимн, называемый у нас «Акафист святителю Николаю», в греческом обиходе имеет надписание «Икосы на святителя Николая». «Акафист ко Пресвятой Богородице» является разновидностью кондака в первоначальном значении последнего термина. В нем 24 строфы (не считая кукулия), составляющих в акростихе греческий алфавит. Двенадцать из них (бóльшие) сохранили название «икосы», другие двенадцать (меньшие) стали именоваться «кондаками»… Вслед за кукулием эти строфы последовательно чередуются, причем икосы оканчиваются рефреном «Радуйся, Невесто Неневестная», а кондаки рефреном «Аллилуиа». В кондаках, до седьмого преобладает содержание историческое, затем – догматическое. Икосы состоят из двух неравных частей: повествовательной и прославительной. После первой из них, очерчивающей определенный момент священной истории, догматического вероучения или образа Пресвятой Богородицы, следуют связанные с этой частью многосложные именования Божией Матери, вводимые приветственным обращением «χαιρε - хере» (радуйся). Число таких херетизмов неизменно - кроме рефрена шесть пар, объединенных изосиллабическим тождеством, синтаксическим параллелизмом, обильными созвучиями и даже регулярной стиховой рифмой. Херетизмы являются характеристической чертой акафистного жанра, одна из функций которого заключается именно в том, чтобы представить в отчетливых и возвышенных образах–уподоблениях значение тех или иных событий Священной или церковной истории, сохранить догматическую правильность их понимания. Не следует забывать, что столь решительно возобладавшая именно в Акафисте концентрическая структура уподоблений (то есть такая, когда они располагаются вокруг одного центрального лица или понятия) восходит к Священому Писаию Нового Завета. Достаточно назвать цикл притч 8-й главы Евангелия от Матфея, где Царство Небесное последовательно уподобляется человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; зерну горчичному; закваске; сокровищу, скрытому в поле; купцу, ищущему хороших жемчужин; неводу, закинутому в море (стихи 24, 31, 33, 44, 45,47).Так же и святоотеческая экзегетика, систематически настаивающая на единстве смысла для огромного ряда символов (когда, например, все ветхозаветные образы невинной жертвы прообразуют Крестные Страдания Спасителя), стимулировала развитие формальной структуры концентрических уподоблений, которая столь последовательно осуществилась в Великом Акафисте, где Пресвятой Богородице придано в общей сложности 145 уподоблений».[7] Акафист – сложное явление в древнецерковной литературе. Вопрос о его датировке и атрибуции очень сложный и до сих пор не решен однозначно[8]. По мнению многих исследователей, в своей дохэйретической основе он принадлежит еще доромановской эпохе. Акафист, составлявший собою всю ночную службу, совершавшуюся в благодарность об избавлении Столицы и Империи от нашествия огнепоклонников, «был не какой либо экстраординарной службой, а обычной для того времени; необычно в нем было только то, что он весь выслушан был стоя».[9] Отсюда возникло и его название – «неседальная песнь». Акафист Пресвятой Богородице чрезвычайно долго оставался уникальным в своем роде произведением. Переход от Акафиста как единичного текста к акафисту как жанру церковной гимнографии, то есть появление гимнов, построенных по формальной модели «Акафиста ко Пресвятой Богородице», имело место лишь на исходе византийской эпохи примерно через 7 –8 веков после возникновения их образца и связан с именами константинопольских патриархов Исидора I Бухариса и Филофея Коккина. Дальнейшее развитие акафиста как жанра богослужебной гимнографии связанно с Русской Церковью, где он получил широкое распространение и даже стал одним из самых любимых и почитаемых в народной среде гимнографических жанров. Рассвет акафистного песнотворчества приходится на 40 годы 18 столетия и связан с именем святителя Иннокентия (Борисова), переработавшего и составившего 6 акафистов[10]. С этого момента акафисты, число которых в Русской Церкви на конец девятнадцатого века составляло полторы сотни, прочно вошли в современную богослужебную традицию. На сегодняшний день исследователь церковной гимнографии священник Максим Плякин насчитывает существование более двух с половиной тысяч всевозможных акафистов. При этом действующий Устав знает и использует в своем богослужении только один акафист – Древний Акафист ко Пресвятей Богородице, исполняемый на 4 статии на утрени в 5 субботу Святого и Великого Поста. Все остальные акафисты, строго говоря, неуставные. Однако еще с древних времен различные акафисты стали частью молитвенного келейного правила и в этом качестве помещаются в канонниках в последовании малого повечерия. С течением времени акафисты прочно вошли в литургическую жизнь и из келейной, частной молитвы превратились в неуставную, но достаточно устойчивую часть общественного богослужения. Примечательно, что место и способ исполнения этих неуставных акафистов коренным образом отличается от приводимого в Типиконе места и способа исполнения Акафиста в 5 субботу Поста. В современной практике Акафист исполняется на утрени вместо кафизм или на великой вечерне после отпустительных тропарей. Иногда также можно встретить упоминание о совершении акафиста после малой вечерни или после полунощницы. Часто акафист заменяет канон на молебном пении. Кроме того, акафист потерял свое первоначальное значение песни торжественной, победной (ср. «Взбранной Воеводе победительная…») и стал просто церковной песнью, которая может приобретать и скорбный (Акафист Страстем Христовым), и покаянный характер. В современный период развития гимнографии появилось достаточно большое количество покаянных акафистов. Типичным примером можно назвать «Акафист покаянный жен, загубивших младенцев во утробе своей», изданный Спасо-Преображенским Мгарским монастырем Полтавской епархии в 2001 году, который является простой (и весьма некачественной) переработкой покаянного акафиста, составленного архиепископом Никоном (Петиным). Этот акафист, несомненно, предназначен для келейного чтения. Он становится своего рода епитимией, усилением молитвенного правила женщины, совершившей страшный грех. Другим, весьма характерным молитвенным творением является Акафист покаянный, составленный Высокопреосвященнейшим митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычевым) на основе Великого покаянного канона святителя Андрея Критского.[11] Он является приведением мыслей, образов и молитвенных воздыханий великого Критского святителя в соответствие с вешними требованиями акафистного жанра. Оба этих акафиста, как и огромное множество других, не могут иметь богослужебного употребления и предназначены только для келейного правила. Другой группой являются акафисты, предназначенные именно для богослужебного употребления как части общественного богослужения. К ним можно отнести акафисты великим двунадесятым праздникам и многие из акафистов святым угодникам Божиим. Несмотря на то, что они могут употребляться и на келейной молитве, особенности их построения свидетельствуют о том, что они мыслились составителями именно как богослужебные гимны. Такой интерес и развитие акафиста вызваны сильной любовью к этому гимнографическому жанру со стороны народа Божия. Исследуя причины подобной популярности именно этого гимнографического жанра, невозможно не отметить, что такой интерес к акафисту возникает после реформ Петра I. Если в досинодальную эпоху, по исчеслению А. Попова, Русская Церковь знала не более двух десятков акафистов, то за три столетия их число привысило 2500. Скорее всего причина такого явления кроется в изменениях духовной жизни народа. Если в Древней Руси в благочестивых семьях ежедневно вычитывался весь суточный круг богослужения применительно к уставным особенностям даного дня, то после петровских реформ это стало необязательным правилом и было забыто. Но православное благочестие не могло удовлетворится чтением одних и техже молитв утрених и на сон градущим, верующее сердце стремилось прибавить к эим обычным, можно сказать «шаблонным» молитвословиям еще какую-нибудь молитвенную похвалу Господу, Пречистой Деве или святому, чтобы таким образом приблизить частное домашнее молитвословие к обществено - церковному. Такой молитвенной похвалой, призванной дополнить келейное правило и стал акафист, так как был достаточно простой, составленной понятым языком гимнографичекой формой и мог быть прибавлен к утренним и вечерним молитвам, использован как часть малого повечерия или просто прочитан в течении дня. Немаловажную роль сыграл и сравнительно небольшой объем акафиста. Но все же главным следует признать эмоциональную насыщенность текста, создаваемого многократным воззванием «радуйся». В связи со всеми вышеперечисленными факторами акафист стал самой любимой «народной» формой церковных песнопений, что привело к созданию в современный период большого числа акафистов и их обширному распространению. В литургической науке существует два различных взгляда на акафист как литургическое явление. Одна часть богословов считает акафисты достаточно необходимым явление богослужебной жизни как приносящую добрые плоды и большую пользу молитву. Некоторые другие богословы, среди которых много великолепных уставщиков и ценителей красоты православного богослужения, высказываются крайне неодобрительно и считают акафист свидетельством угасания «литургического вкуса». Такое различие во мнениях, имевшее место еще в XIX веке и прекрасно проиллюстрированное А. Поповым,[12] возникает из-за различного видения проблемы. Защитники акафистов указывают их принципиальную практическую пользу и любовь, с которой они воспринимаются народом Божиим. Противники акафистов указывают на технические недочеты и низкую богословскую и художественную ценность в составлении некоторых акафистов. Примером может послужить высказывание святителя Афанасия (Сахарова): «Опять прислали (на рецензию – Н.А.) новосоставленный акафист святому. Вы знаете, как они теперь составляются: берется житие и перелагается отдельными стишками с прикреплением к каждому слова «радуйся». Вот и в этом: в житии святого был случай, что он, не желая нарушить закон любви, в постный день не отказался в гостях от рыбы. В акафисте насчет любви сократили, и получился такой стишок: «Радуйся, иже в пяток от рыбныя пищи не отказавыйся»[13]. Такие же и подобные критические замечания можно высказать в адрес многих из составленных в ХХ веке акафистов. Но присутствие не совсем удачных молитвенных произведений не может служить основанием для отвержения всего жанра. Поэтому сегодняшним совершителям богослужения надо достаточно серьезно подойти к сложившейся «акафистной» проблеме, для того, чтобы, с одной стороны, придерживатся требований Устава, а с другой стороны не разрушать установившуюся веками практику благочестия. Главным регулятором отношения к акафистам, наводнившим наше богослужение, должно стать чувство меры и литургический вкус. Конечно, ни в коем случае не следует допускать замену акафистом уставных частей богослужения - кафизм, канонов, а иногда и всей утрени, как это часто практикуется сейчас в приходском богослужении, потому что теряется очень значимые и содержательные молитвословия, а иногда нарушается и сама архитектоника православного богослужения. Конечно, недопустимо чтение акафистов сомнительного происхождения, не прошедших духовную цензуру, не одобренных богослужебной комиссией при Священном Синоде, содержащих в себе неудобопонимаемые места или даже откровенно еретические мысли. Конечно, недопустимо использование в общественном богослужении акафистов, созданных для келейного чтения, некоторые выражения которых могут смутить совесть верующего или просто не подходят для соборного моления. Но, в то же время, нельзя запрещать разумное употребление акафистов при совершении келейных молитв. Нельзя отвергать практику совершения молебного пения с акафистом, которое, по словам свят. Иннокентия производят «действие… сильное и благородное»[14]. Допустимым, а иногда и весьма желательным следует признать совершение акафистного пения вечером в воскресные и праздничные дни на тех приходах, где не совершается ежедневного богослужения. Иными словами, акафисты допустимы тогда, когда они не входят в острое противоречие с Уставом и приносят ожидаемую духовную пользу. Такое отношение к акафистам в соединении с развитым литургическим вкусом будет способствовать успеху пастырской деятельности и станет помощником священнику в его подвиге окормления верных чад Церкви и приведению всех ко Христу. Протоиерей Андрей Николаиди Примечания: 1. Киприан (Керн), архим. Литургика.Гинография и эортология. М.1999. С.30. | |||
СПАСИ ВАС ГОСПОДИ! | |||
| Всего комментариев: 0 | |