Однажды мы обедали в единственном афон­ском ресторане. Есть такая вынужденная ме­ра. Если ни в один из монастырей не попал на трапезу, то можно пополнить силы пищей из до­вольно скудного меню этого ресторана. Единст­венное, в чем можно быть твердо уверенным, это то, что фасолевая похлебка здесь всегда обеспе­чена.

Вдруг к нам подсел молодой человек, который отлично говорил по-русски. Если можно так выра­зиться, наш недавний соотечественник – молда­ванин. Слово за слово, оказалось, что он недавно вернулся от одного румынского старца, которого иначе, чем афонским патриархом, не назовешь – тому уже 97 лет. Наш собеседник был бы готов нас к нему отвезти, тем более что нам одним ехать не имеет смысла – старец не понимает по-русски. Когда ты уже немолод и опытен, то такие предло­жения от новых знакомых принимаешь с осто­рожностью, даже на Афоне. И поэтому мы не очень огорчились, когда поездка не состоялась. Старец живет в келье недалеко от монастыря Ватопед. При нашей постоянной ограниченности во времени добраться туда пешком маловероятно, тем более что нужно еще разыскать указанную келию. 
 

Но мысль о визите к старцу запала нам в голову, особенно Валере, который давно хотел поговорить с каким-нибудь почитаемым афонским монахом. Тут же вспомнилось про какого-то молдаванина, бывшего раньше в Пантелеимоновом монастыре, а теперь обосновавшегося на Провате. Верующе­му человеку не надо объяснять, как легко совер­шается задуманное, когда на то есть благослове­ние свыше. Звонок по телефону о. Силуану – и мы узнаем, что как раз завтра он везет к старцу своего молодого послушника, хорошо говорящего по-русски. Сам о. Силуан отправится по делам на Дафни, а нас оставит на пару часов побеседовать со старцем.
 

И вот на следующий день мы уже едем к стар­цу. О. Силуан еще неплохо говорит по-русски, но, увы, часто теперь приходится наблюдать, как ото­рвавшиеся от России постепенно забывают язык, бывший когда-то родным. Придет другое поколе­ние, и русский для них будет так же непонятен, как английский. Трудно описать, как нам помога­ло здесь, на Афоне, то, что русский язык «насаж­дался» в Сербии, Болгарии и других странах. На­ши поездки не имели бы такой ценности, если бы мы не встречали хорошо говорящих по-русски практически в любой точке Афона.
 

Мы узнаем, что старец на Афоне безвыездно с 1924 года. С того времени, когда даже еще не ро­дились наши родители. «Конечно, он много знает по истории Афона. Наверняка он много общался с русскими старцами», – мы переглядываемся с Ва­лерой: эта мысль сразу возникает у нас обоих. Но, разумеется, каждый из нас троих едет к стар­цу со своим грузом. Тем грузом, который всегда надеешься оставить у святого человека, – грузом грехов, сомнений, колебаний и страхований.
 

Короче, солнечным весенним афонским днем мы с трепетом подходим к маленькой афонской каливке. Об афонском старчестве в последнее время написано очень много. Хотя многие русские старцы фактически неизвестны. Об иеросхимонахе Арсении можно прочитать в книге иеромонаха Антония Святогорца «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века». Выпущена она была даже отдельным изданием. Но надо вчи­таться в эти строки, чтобы понять, что этот чело­век был живым ангелом. Кроме прозорливости и дара чудотворений, он обладал самым важным для монаха даром – познания воли Божией. Поэтому он сказал, лежа на смертном одре, что всегда вы­полнял волю Божию и не боится предстать перед Владыкой. «Страха и ужаса не имею, но некая радость наполняет мое сердце, ибо великую имею надежду на Господа Бога моего Иисуса Христа, что Он не оставит меня Своею милостью. Хотя я добрых дел и не сотворил, но и по своей воле ниче­го не сотворил, а что творил, то помощию Господа моего, по Его воле святой». Современным любите­лям стереотипов такие слова покажутся прелест­ными, но тот, кто прочитает это житие, так не подумает. Скорее всего, это было уроком для про­должающих земное послушание: что самое глав­ное в монашеской жизни. Рядом у одра стоял его ученик о. Иероним, известный духовник Пантелеимонова монастыря, которого старец как бы оставил в качестве своего преемника, стоял и слу­шал последний урок старца. Без благословения старца Арсения в те годы русскими монахами не делалось ничего. Только с его благословения пер­вые русские после запустения Пантелеимонова монастыря вошли в свою обитель. Открывалась о. Арсению воля Божия и в отношении других лю­дей. Замечательной иллюстрацией является крат­кая повесть о следовании воле Божией иеромона­ха Парфения (Аггеева), которую можно встре­тить в его записках.
 

О. Парфений был из старообрядцев, большую часть своей жизни странствовал и оставил замеча­тельные записки. Впоследствии стал афонским монахом, а жизнь закончил в 1868 году настояте­лем Гуслицкого монастыря под Москвой. Однаж­ды после трехлетнего пребывания в России с целью сбора средств он вернулся в родной монастырь. За эти три года он претерпел столько невзгод, что лю­бому хватило бы на целую жизнь. И тем радост­нее была встреча с родной обителью. Поспешил он к о. Иерониму и рассказал ему, сколько «пре­терпел в сии три года скорби и искушений» и что все его «странствование было одни только скор­би». Архимандрит Иероним «много плакал и ска­зал: "Теперь мы тебя успокоим за твои труды". Посетил странник и своего духовника старца Ар­сения, жившего тогда в Троицкой келье. И начал он спокойную жизнь в русском монастыре. Од­нажды вызывают его игумен Герасим и духовник Иероним и спрашивают: не желает ли он посе­литься в одной пустынной келье близ Пантелеимонова монастыря? «Отче святый! От юности мо­ей имею желание жить в пустыне, одному с одним Богом; но еще не было воли Божией, и не позволя­ли мне обстоятельства; а проситься у вас – дерз­новения не имею, потому что я из обители ничего не заслужил», – отвечает им автор записок и не скрывает, что, говоря эти слова, прослезился. «Теперь пришло время, и мы тебя успокоим за твои труды, претерпенные в странствовании», – говорит ему духовник. Место, где располагалась келия Георгия Великомученика, было уединенно, тихо и красиво. Странник пришел в эту келью, чтобы никогда не покидать ее. «Возрадовался дух мой о Бозе Спасе моем», – пишет о. Парфений. Вот тут-то можно, кажется, поставить точку: пут­ник нашел тихое и достойное пристанище. Но...
 

Наступил день великомученика Пантелеймо­на. Тот, кто бывал уже в наше время на Афоне, имеет некоторое представление о том, как торже­ственно празднуется память великомученика в Пантелеимоновом монастыре. Но сейчас не вре­мя об этом говорить. Приведу только одну фразу автора записок: «И так продолжается бдение 14, 15 и 17 часов». И вот среди этой торжественной и великой службы, «как солнце осияло, увидали мы своего старца и духовника Арсения, пришедшего из своей пустыни. Все обрадовались его пришест­вию, вкупе же и весьма удивились, и переговари­вались между собою: "Что это значит – что он пришел на праздник? Какое-нибудь имеет вели­кое дело, которое принудило его идти"». Все удив­лялись, потому что старец приходил в обитель примерно раз в два-три года, да и то по «нужде ве­ликой». Даже и тогда старца почти никто не видел из братии, только его ученик духовник Иероним.
 

Недоумевал и о. Парфений и даже спрашивал се­мидесятилетнего старца, что заставило его после всенощного бдения и Литургии, которые он отслу­жил в своей келии, пройти двадцать верст афон­скими дорогами. «Во славу Божию», — только и сказал старец. А между тем слава эта должна бы­ла явиться именно на о. Парфении. Только вер­нулся он после праздника в свою уединенную ке­лью, как зовут его обратно в монастырь. И что же он узнает? «Есть до тебя великое дело: приходил сегодня старец наш Арсений, и сказал нам, чтобы тебя отправили в Россию навсегда. Но мы ему ска­зали: зачем ему идти в Россию? Или он еще мало странствовал? Или мало претерпел еще скорбей? Мы теперь его успокоили: пусть живет да Бога молит; ему теперь хорошо. А он нам сказал: «Ему хорошо, и вам хорошо, да Богу не хорошо: есть ему воля Божия идти в Россию; а вы его не держи­те». Видно, сильно возлюбила братия монастыря о. Парфения, потому что начала перечить старцу и приводить разные причины: и денег нет, и на­страдался уже их брат. На что старец спокойно от­вечал: «Вы его держать не можете, потому что он мой ученик; я за его душу отвечаю; а о деньгах мне не поминайте: это вы человечески рассужда­ете. Ежели дадите ему что, то добре; а не дадите, то ему Господь даст, Который его посылает». Де­лать нечего. «Иди в Россию», – говорит духовник Иероним. Можно себе представить страдания о. Парфения. Вмиг разрушилось то благоденствие, которого он ждал всю свою жизнь, исполненную скорбей и страданий. «Как мне расстаться с воз­любленной моей пустыней? Как мне будет разлу­чаться со Святой Горой Афонской? Как мне будет расставаться паки с возлюбленными моими афон­скими отцами духовными и братией?» – возму­тился в мыслях о. Парфений. Конечно, тут же он устремился к старцу и излил ему все свои сомне­ния и скорби. «Стой, не говори, что я тебя разлу­чаю с Богом, – останавливает впавшего в отчая­ние инока старец. – Ты недоумеваешь – куда посылаю тебя: я больше всех о тебе сожалею, но посылает тебя Бог, и есть Его святая воля — идти тебе в Россию. И Сам Бог будет с тобою, и благо­дать Его святая не оставит тебя. А хотя и разлу­чишься со Святой Горой Афонской, но благосло­вение Святой Горы, жребия Божией Матери, да будет с тобою во вся веки, такожде и мое отечес­кое благословение да будет с тобой!» Конечно, много причин против привел опять инок: и денег нет, и паспорта нет, и монастырские отцы его не отпустят. Старец же говорит ему, что Господь по­шлет ему все потребное. «Но куда же мне идти в Россию? Где я буду жить?» – восклицает инок. «Иди в Россию, в восточную страну, в Сибирь, в Томскую губернию; а тамо Господь тебе дело по­кажет на пользу души твоей и прочим». «Где та Си­бирь? Где Томская губерния?» – только восклица­ет инок. Много раз пытался о. Парфений найти обратную дорогу, которая вернула бы его на Афон. Но ничего у него не получалось. Много раз подходил он к старцу, но тот был непреклонен, указывая о. Парфению волю Божию, и только благословил странника перед отъездом в Россию посетить Святую Землю. Как ни плакал и ни про­сил о. Парфений, ничто не помогало. Интересно, что он даже подходил с этим вопросом к архиман­дриту Порфирию (Успенскому), будущему епис­копу, знаменитому исследователю Востока, и по­лучил от него четыре рубля, обещание помощи в случае встречи в Иерусалиме и совет последовать указанию старца. Проводил афонского страдаль­ца его старец Арсений со слезами, дал ему настав­ление в дорогу и сказал, что в этой жизни они уже не встретятся.
 

В Иерусалиме о. Парфений исцелился от бо­лезней, которыми страдал долгие годы. «Обновися яко орля юность моя», – радостно воспевает он хвалу Богу устами пророка Давида. Легка дорога, открытая перед тобой Богом, как бы страшна и мрачна ни казалась она. Но стоит ступить на нее, и она сама понесет человека к свету мимо невзгод и препятствий, подобно современному эскалато­ру в нашем «подземном царстве».
 

Правда, вслед за этим на святогорского стран­ника снова нападает малодушие, и он пытается прибегнуть к архипастырской защите. Исповедо­вавший же его митрополит Мелетий советует выполнить то, что сказал старец: «Письма писать я не стану (о. Парфений просил митрополита в письменном виде попросить старца снять это тя­желое послушание), потому я афонских старцев учить не могу. Я бы тебе советовал: куда послан – туда и иди, а больше не хлопотать, ибо во всяком месте владычество Господне». Съездил о. Парфе­ний в Иерусалим, вернулся на Святую Гору. Вот уже отошел ко Господу, как сам и предсказывал, его старец Арсений, и снова инока одолевают со­мнения. Как идти в Россию без денег? «В Иеруса­лим сходил без денег, еще два рубля осталось; так и в Россию, аще есть воля Божия и без денег вы­едешь, а здесь, на Святой Горе, тебе оставаться опасно», – убеждает его духовник Иероним. При­шел о. Парфений, пал на могилку старца и долго плакал. «Отче святый! Благослови меня, возлюб­ленное свое чадо, грешного Парфения, исполнен­ного многих скорбей! Паки, отче святый, заехал к вам из Иерусалима принять от вас душеполезное наставление; еще приехал получить от вас в вели­ких скорбях моих утешение. Вы, отче святый, ус­покоились от великих своих трудов, на вечный по­кой отошли, а меня оставили единого на сем свете скорбеть и горько плакать; и назначили мне даль­ний путь, которого я совершить не в силах. Отче! Помолись ко Пресвятой Троице, к Ней же теперь имеешь дерзновение и предстоишь лицем к лицу: да возьмет Господь душу мою и тело, а ты, отче святый, прими меня в гроб свой, и будет два гроба вместо единаго. Ты назначил меня в землю сибир­скую, а аз не имею случая. А здесь, во Святой Горе, по твоему завещанию отцы мои отказали мне. Увы, увы мне, паче всех окаянейшему, не имею­щему где главы подклонити. Как беспризорный сирота, я на Афоне; духом я уже во странствова­нии. Отче! Восстани и утешь меня плачущего и научи – как перенести эти великие скорби!» По­мнил ли во время этого плача странник слова, ска­занные о. Арсением при их первой встрече? «И ты пришел во Святую Гору Афонскую с тем намере­нием, чтобы здесь препроводить жизнь свою и скончать живот свой; а может, воля Божия будет такая, что надобно будет тебя послать туда, куда ты не помышляешь, а тебе покажется невмести­тельно, и не захочешь того исполнить?» Если бы всплыли в его памяти эти слова, то стали бы как бы ответом на его плач. Но приступили многие совет­чики, эти наши земные враги, которые убеждали инока: «Неужели Божия Матерь не упросит за те­бя Сына Своего?» Мол, старец умер, и спрашивать больше некого. Полгода жил о. Парфений по разным кельям, не имея недостатка во всем по­требном для тела, но смущаясь духом от своего двоедушия. И напало на него страшное уныние, и вспомнил он слова старца, что если не выполнит волю Божию, то погибнет. И пошел в Константи­нополь с другими монахами. Там вновь засомне­вался и даже просил патриарха разрешить его от послушания умершему старцу. «Ваше Святейшест­во! Аще Вы разрешите старца моего завещание, то с радостью возвращусь во Святую Гору Афонскую и буду спокоен». Патриарх же спросил: «Какое за­вещание?» О. Парфений объяснил. Патриарх же сказал: «Когда старец умер, то аз разрешить тебе этого завещания не могу, иди куда послан. Ежели бы он был жив, то я бы ему послал письмо, чтобы он тебя разрешил; а теперь твое дело кончено, разрешить тебе этого никто не может. Ты знаешь ли – как один старец не дал ученику благословения есть хлеб, а послал из огорода выгонять сви­ней? Ученик пошел, а старец без него помер. Уче­ник же, пришедши и увидавши старца мертвого, не осмелился есть хлеб без благословения старца. После он ходил по всем патриархам, но разре­шить ему никто не мог, чтобы он хлеб ел, а благо­словили его питаться овощами». И пошел инок Парфений в Томскую землю. И много потрудился на родной земле, помогая соотечественникам пре­одолевать тяжкое разделение раскола. О. Парфений написал множество книг против раскола. И если эти труды были необходимы для его време­ни, то про книгу «Сказания о странствовании по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» мож­но сказать, что она бесценна для потомков афон­ского инока. Вот такая история следования воле Божией, которая открылась через послушание старцу. Где то послушание, где те монахи? Уж лучше ныне не подражать ему, а то получатся од­ни слезы. Особенно тяжело видеть, когда послу­шание начинают насаждать приходские батюшки, у которых еще не отросла борода. Забывают они о том, что старцы, подобные Арсению, заставляли учеников выполнять не свои прихоти, а волю Бо­жию, для познания которой совершали они все свои монашеские труды.
 

Интересно, что перед тем, как открыл старец волю Божию, видел он следующий сон. Видит он, что многие отцы афонские несут кресты от само­го Честнаго Креста Господня. Он спросил их: «Где взяли эти кресты?» Они же ответили ему, что их наградил этими крестами духовник Арсений. О. Парфений сказал: «Почему же он мне не дает? И я его ученик». Придя к нему, сказал: «Отче свя-тый, почему же ты прочих награждаешь крестами, а мне не дашь хотя бы один?» Тот ответил: «И тебя награжу и твой крест никому не отдам, ибо он не таков, как прочие». Потом вынул из своего ковчега крест великий, от самого Честнаго Животворящаго древа Креста Господня, обложен весь златом и каменьями дорогими. И сказал о. Парфению: «Вот твой крест, Господь тебя благословит – возь­ми и неси, не отягощаясь». «Аз же, получив, весь­ма возрадовался, – пишет афонский инок, – и так проснулся. Пришел к духовнику, а он еще читает правило; я сказал ему, что видел. Он же сказал: вот, возлюбленное мое чадо, помни и знай, что я тебе дал крест не иного древа, а самого Христова Креста, теперь же неси и не отягощайся».
 

Но крест оказался тяжел. Не знаю, почему мне вспоминается эта история, когда мы идем к стар­цу. Воля Божия иногда бывает выше нашего разу­мения. Все стремятся на Афон, чтобы спасаться, а воля Божия вывела афонского инока в мир. Мно­гие иноки за все время несения своего монашеско­го подвига ни разу не покидали Святую Гору, и тем более уж постриженный на Святой Горе стре­мится здесь же упокоиться. Но Бог привел монаха Парфения в Россию. Конечно, сейчас уже трудно надеяться встретить такого старца, но если мы пришли сюда узнать волю Божию, то сказанное старцем надо выполнять. Вот послушник выводит старца. По внешнему виду ему не дашь и семиде­сяти. Вот усаживается перед нами, и послушник приносит традиционное афонское угощение. Начинается беседа, которая сначала охватывает ми­ровые проблемы, а затем сужается до частных нужд каждого из нас. Старец разговаривает так уверенно, и взгляд его ясных глаз так спокоен и проницателен, и трудно предположить, что он аб­солютно слеп. Поражаешься свежести ума этого старца, долголетний монашеский опыт наполняет каждое его слово, вот, наверно, то, что прп. Иоанн Лествичник называет даром рассуждения. Затем каждый из нас беседует со старцем наедине, что­бы получить ответ на самые сокровенные вопро­сы. Единственное, о чем не хочет говорить ста­рец, – это исторические темы. Знал он многих русских старцев, но зачем об этом говорить сей­час. По мнению старца, монахам, да и христианам вообще, надо больше беспокоиться о своем внутреннем мире, чем об исторических фактах. Это единственное, в чем можно не согласиться со старцем. Уйдя из мира много лет назад, он не по­нимает, как важно для нас всякое слово, исходя­щее отсюда. Сколько замечательных примеров мы находим и будем находить для себя, листая страницы жизни святогорских монахов. Но эту пользу можно оценить, только живя в миру. Рас­ставшийся с мирской жизнью в 1924 году старец, конечно, забыл, что она собой представляет. Тем более что с тех пор прошло уже почти восемьде­сят лет.
 

Тихие и сосредоточенные прощаемся мы со старцем, благодарим переводчика и направляем свои стопы в ближайший монастырь Ватопед. По дороге мы замечаем установленные чьей-то за­ботливой рукой указатели: «Старец Дионисий».

Вот и мы сподобились побывать у настоящего афонского старца, теперь нужно осмыслить и применить все услышанное.

Источник: Павел Троицкий. Афонские встречи. – М., изд. «Дар», 2010.